Феминизм как он есть

Феминизм Разоблаченный
Феминизм Разоблаченный (параллельный текст)
Феминизм Разоблаченный (параллельный текст 2)

В статье будет дан мой пересказ идей Давида Шаклетона, изложенных в его работе Феминизм Разоблаченный. Мой перевод с английского этой статьи можно (и очень желательно) найти в сети и прочитать. Я не буду пересказывать ту часть статьи Шакельтона, в которой он рассказывает о том, какое именно зло удалось воплотить в жизнь феминисткам Северной Америки и Европы. В России свои сценарии. Ну а теперь к самой статье Шаклетона.

О чем статья Шаклетона

1) Женский архетип сейчас доминирует в западном мире
2) Мы виртуально слепы к женским формам зла, потому женское зло берет верх над нашей культурой
3) Феминизм – движущая идеология этого процесса
4) Всё, что происходит, имеет прямые аналогии с подъемом фашизма в довоенной Германии
5) Бедствия уже огромны, а будет еще хуже
6) Зло реально. Зло - это стремление потреблять, не производя, плюс использование ради этого насилия и обмана, плюс активная пропаганда такого поведения как нравственного
7) Феминизм – это зло
8) Женщин придется низвести с пьедестала и признать их способность творить зло
9) Материнская рана очень глубока, и преодолеть ее будет гораздо труднее, чем отцовскую рану

Что такое архитип?

Мир коллективного бессознательного Юнга подобен джунглям, где с начала времен людьми были протоптаны тропы. Это те самые тропы, по которым многие-многие люди прошли в течение всей истории, например, мать, отец, воин, дровосек и так далее. Эти тропы и есть архетипы - типические психологические пути, способы бытия.

Мужское и женское - это два фундаментальных архетипа. Архетипы мужского и женского - это системы поведения, которые привычно и стереотипно ассоциируются с мужчинами и женщинами на протяжении всей истории.

Отдельно взятые мужчины и женщины могут демонстрировать и демонстрируют разные степени маскулинности (мужественности) и фемининности (женственности). Быть мужчиной и быть мужественным - это не одно и то же, как не одно и то же, быть женщиной и быть женственной.

Архетипические мужское и женское проявляют себя в полярных противоположностях. Противостояние противоположностей - это врожденное и неизбежное качество человеческой природы. Мы всегда мыслим в категориях «высоко и низко», «горячо и холодно», и только в подобных противопоставлениях возможно понимание вещей.

Как мы понимаем мужское и женское

Мужской подход – Женский подход

Конкурентный - Сотруднический
Иерархический - Всеобщий
Открытый - Скрытный
Прямой - Непрямой
Интеллектуальный - Эмоциональный
Физический - Психологический
Объективный - Субъективный
Физически принудительный - Обманный

Мужской и женский подходы представляют собой альтернативные стратегии. В принципе не может быть определено, какая из стратегий лучше на все случаи жизни: всё зависит от ситуации. Психологическая целостность и зрелость человека может определяться как компетентность в использовании всех этих стратегий.

Однако мы всегда склоняемся к преимущественному использованию тех стратегий, к которым привычны, отчасти благодаря подкреплениям и условиям раннего детства, отчасти из-за генетической предрасположенности. Мальчики предпочитают проявлять способы поведения, которые описываются как мужские, а девочки предпочитают соответствующий женский набор.

Следствием этого является то, что мужчины и женщины психологически притягиваются друг к другу, как притягиваются противоположности: мы ищем именно то, чего нам не хватает.

Мужское и женское равноценны, но мы можем предпочитать одно или другое

Оба архетипа, и мужской и женский, равны по силе и ценности, но наша индивидуальная или культурная система ценностей обычно возвышает один архетип над другим. Равность их внутренне заложена в дуалистической природе всех полярных противоположностей: как «день и ночь», «верх и низ», «хорошо и плохо». Противоположности создают и определяют друг друга. Каждая из стратегий - и мужская и женская - может быть использована как во зло, так и во благо. Однако, мы, как индивидуумы или культуры, склоняемся сгруппировать противоположности в категории «правильно и неправильно», «хорошо и плохо».

Архетипы остаются невидимыми для критического восприятия

Архетипы имеют власть вести целые народы путями, о которых они (целые народы) даже не осведомлены. Архетипы имеют такую мощную власть над человеком, они столь эмоциональны и всёзахватывающи, что человек становится слепым к своим собственным жизненным позициям. Переопределяя всю вселенную, охватывая всё, что мы делаем, видим и говорим, - в пределах своего космоса, архетип может быть сравним с богом, который проявляет себя во всем, но остается невидимым.

Новая Теория Психоистории

Психоистория - это единственная новая социальная наука, которая была основана в двадцатом столетии. Эта теория констатирует, что история разворачивается как действие групповых фантазий, реализуемых взрослыми, которые основаны на мотивации, выработанной в детстве. Не «экономические классы», не «социальные классы», но «психоклассы» - разделяемые воспитательные модели - это и есть реальный базис для понимания мотивации в истории.»

В самом деле, «культура» или «социальные верования» должны быть скорее следствиями чего-то, нежели первопричинами. Но тогда что определяет природу наших групповых верований и мотивов и, отсюда, исторических действий?

Ответ становится очевидным, как только ты его увидишь. Культура - это артефакт групповой психологии. Групповая психология, подобно индивидуальной психологии, есть следствие в основном детского опыта.

Доминантная психосоциальная тема двадцатого столетия была эволюцией наших душ - выход за пределы традиционной односторонней мужественности или женственности, движение в направлении культурной целостности. Групповая психология, подобно индивидуальной психологии, идет по тому же пути, делая ударение сначала на один полюс, на один архетип, затем на другой. Во время экстремальной культурной гендерной поляризации, наш страх изменения означает, что мы не желаем двигаться дальше, к следующей стадии - до тех пор, пока боль и дистресс нашей архетипической односторонности не достигнет огромных масштабов. Давайте начнем исследование этого образца с просмотра психоисторических корней нацизма.

Немецкая Воспитательная Практика

На базе доступных документов, мы можем легко получить представление об атмосфере, в которой рос Адольф Гитлер. Структура семьи того типа - прекрасный прототип тоталитарного режима. Единственным неоспоримым, часто жестоким правителем семьи является отец. Жена и дети тотально подчинены его воле, его настроению и его прихотям. Они должны принимать унижение и несправедливость без вопросов и с благодарностью. Послушность - их главная поведенческая роль.

Германская воспитательная практика была ужасной в конце 19-го столетия, с тугим пеленанием в течение года, высокими цифрами детоубийств, огромным пренебрежением в течение младенчества, избиениями, авторитаризмом, перемещением детей и покиданием их, сверхконтролем и так далее. Французская, Британская и Американская воспитательные практики были лучше, в сравнении с Германской. Еврейские отцы в Восточной Европе также не воспитывались жесткими или жестокими. Они не были должны, подобно немецким отцам, подавлять свою мягкую, беззащитную сторону с детства.

В Германии же отцовские решения были за пределами осуждения: всякая жалоба была причиной дальнейшего наказания. Архетипически, это гипермаскулинность: всякие женские черты, такие как эмпатия или привязанность, рассматриваются как слабость.

Если такое детство универсально в пределах культуры, так что дети никогда не видят и не переживают ничего альтернативного, тогда они (дети) сами начинают идеализировать систему; тогда дети перенимают точку зрения своих родителей на то, что насилие (физическое или психическое), которое они получают, заслужено и приемлемо. Они вырастают с особого типа пустотой [дырой], в душе – ОТЦОВСКОЙ РАНОЙ.

Отцовская рана - это неспособность распознать мужские формы насилия, как насилие, и потребность найти пути повторить насилие в своих собственных жизнях, но уже с собою в контролирующей позиции, в позиции исполнителя. Самая обычная форма этого явления, конечно, есть родительское повторение образцов насилия со своими собственными детьми, но в этот раз в роли себя самих как наделенных властью и непогрешимых.

Где душевная рана вездесуща в культуре, как это было в Германии в первой половине 20-го столетия, сцена приготовлена для насильственной политической идеологии. Насильственная идеология захватит нацию, в том случае, если она точно соответствует формам изначального детского опыта.

Это, в большей степени, чем любые внешние условия, и есть почва, из которой вырос нацизм в Германии.

Соответствие нацизма мускулинному насилию

Посмотрите, насколько хорошо насильственная политическая идеология нацизма соответствовала мускулинному насилию над детьми. Нацизм был автократичным, высоко иерархичным и грубым, с полным отсутствием эмпатии или сочувствия по отношению к человеческому страданию. Он охватывал арийских немцев как «нацию хозяев», позволяя большинству немцев воспринимать себя теми, кто контролирует, не позволял никаких жалоб или критицизма, и непогрешимо и жестоко наказывал инакомыслие. Нацизм был движим гипермаскулинной отцовской фигурой, которая воспринималась как всезнающая и непогрешимая. «Отец» управлял с абсолютным авторитетом, ему все уступали, и он презентовал себя как сущность (и ему обязаны были верить), преданную делу благосостояния тех, кем он управлял. Во всём, нацизм соответствует и повторяет главные формы и образцы немецкого воспитания детей.

Личность или идеология, которая возникает из темной стороны гендерного архетипа, всегда преувеличивает те черты, которые пол подчеркивает, и боится и защищается против сил противоположного архетипического полюса.

Нацисты были великими врагами чувств, хотя дружественны к чувствам более низкого уровня, лучше известным как сентиментальность. Геринг, убийца тысяч, безутешно плакал, когда умерла его любимая канарейка. Нацисты сделали спорт из помещения себя в ситуации, которые должны естественным образом вызывать чувства, чтобы затем сознательно сдерживать их. Тот, кто выкажет минимум чувств, будет считаться победителем. Гитлер сам бессознательно приравнивал свою внутреннюю чувствительную сторону, свою тень, к еврейству, и переживал ее как угрозу своей мужественной силе и целеустремленности.

Когда гипермаскулинная милитаристская агрессия была добавлена к легендарной немецкой научной и бюрократической эффективности, нацизм стал чистейшим примером темной стороны мужского архетипа в идеологической форме новых времен. Германия стала культурно одержима архетипическим мужским злом.

Реальность зла

Зло - это сильное слово, и его, конечно, не следует спешить употреблять без должного на то основания. Но в последние годы, вместе с всеобщим упадком религиозного сознания на Западе, мы запутались с понятием зла. В Новую Эру светские гуманистические представления склоняются к тому, что зла не существует, что зло - это только «теневая проекция». Такие рассуждения наивны и опасны.

Зло реально. Оно не фикция воображения примитивного религиозного ума, немощно пытающегося объяснить неизвестное. Реально имеются люди и институты, созданные из людей, которые отвечают ненавистью на присутствие добра и готовы разрушать его в той степени, в какой им это по силам. Они делают это слепо, с отсутствием осведомленности о собственном зле, на самом деле, старательно избегая такой осведомленности.

Юнгианские представление о тени, и представление, что зло - это обратная сторона добра, направлены на отрицание реальности зла. Но зло реально. Оно не врожденно, но приобретено. Оно не обратная сторона добра, но, скорее, его разрушитель

Что есть зло?

Простейший ответом было бы: зло - это антижизнь. Намерение жизни и глубочайшее человеческое желание заключено в стремлении всецело развить себя, стать всем, чем мы можем стать. Значит, зло - это стремление обратить процесс в регресс, устремленность к инфантильности. Чтобы помочь практическому распознанию идеологического зла, предложим собственное определение, которое содержит три необходимых компонента.

Зло есть:

1. Желание незаработанного потребления или привилегий
2. Насилие или обман, чтобы добыть их
3. Настойчивую рационализацию такого поведения, как высокоморального и справедливого

Хотя это и не ясно выражено в данном определении, все жестокости и грубые разрушения, с которыми мы ассоциируем зло, построены на этом фундаменте.

Мужская и женская работа

Наслаждение незаработанным потреблением и незаработанными привилегиями неотъемлемо для роли младенца или ребенка. Ребенок уникален перед законом - он имеет права и не имеет обязанностей, в то время как взрослость - это состояние производителя и потребителя, когда есть права и ответственность.

Традиционно и архетипически, мужская ответственность-производство лежала в физической, экономической и политической сферах. В борьбе против энтропийных сил упадка и случайностей, мужчины создали порядок и организацию, что обеспечивало еду на столе и законы на земле.

Женским районом ответственности-производства всегда были моральная и эмоциональная сферы. В своих отношениях с членами семьи, в особенности с детьми, их эмоциональное напряжение возвращало комфорт в случае боли, мир в случае гнева, безопасность в случае страха.

Качество и устойчивость любого общества базируется всецело на уровне производства в этих сферах: физической-экономической-политической и моральной-эмоциональной. В здоровом обществе личности и институты обменивают свою продукцию на продукцию других в осознанных, не принудительных, не обманных контрактах. Традиционных брак есть базовый пример такого взаимообмена, где мужская внешняя продукция еды и защиты обменивалась на женскую внутреннюю продукцию морального и эмоционального развития детей и домашней гармонии взаимоотношений.

Если кто-то наслаждается незаработанным потреблением, другие должны работать больше и потреблять меньше. Где это не предлагается добровольно, как в случае с детьми и получателями социальных пособий, там кто-то будет искать способ взять это силой или обманом. Грабеж тому пример. Но грабители не есть само зло, если только они не соответствуют третьему критерию, и не пытаются оправдать свои акции для себя самих и для других, как высокоморальные и справедливые. Именно третье качество зла делает его столь пагубным, поскольку атака на разум может быть совершенно обескураживающей, и делающей разрушительную природу злых акций экстремально трудной для распознания.

Идеология зла состоит из своих формальных аргументов, являющихся замаскированными атаками на разумность, в формах подразумевающих моральное оправдание для незаработанных привилегий для избранных, силой отнятых у других. В случае с нацизмом, эти другие были евреи, чья собственность была конфискована, и окружающие нации, чьи земли расценивались, как конфискуемые для немецких нужд, как «lebensraum» (жизненное пространство). Люди в «lebensraum» были обращены в рабство (насильственное производство без потребления), их собственность была отнята силой, и всё оправдывалось своекорыстными моральными аргументами.

Зло вечно среди нас, однако бывают уникальные ситуации, когда из-за повсеместных воспитательных моделей, в определенном месте и времени, идеология зла захватывает целую нацию или культуру, что приводит к страданиям в невиданных масштабах. Это как раз то, что случилось в нацистской Германии: и Вторая Мировая война, и Холокост были результатом. Что-то очень похожее обретает свои формы сегодня, в случае с феминизмом и культурой Западного Мира.

Женский Архетип Идеализируется

Что-то глубоко значительное случилось после Второй Мировой войны. Мир уже шатался от переживаний двух мировых войн и Великой Депрессии в пределах одного поколения. Когда эксцессы нацизма были показаны на Нюрнберге, когда атомные бомбы были сброшены на Японию, мир в ужасе отшатнулся. Но то, от чего мы отшатнулись, было нашей собственной природой.

Мужские институты и мужское правление были восприняты как испорченные и опасные. На архетипическом уровне мы решили, как целая культура, что мужское под подозрением, и мы сбросили мужчин с пьедестала. Как следствие, из-за противоположной природы мужского и женского архетипов, женщины были возведены на пьедестал еще выше. Один из результатов этого является то, что наш образ взрослого, идеального, просвещенного человека сейчас архетипически женский по своей природе: не агрессивный, кооперативный, не конкурентный, мягкий, воспитывающий, чувствительный.

На практике мы начали идеализировать женщин и демонизировать мужчин. Где бы ни возникали главные проблемы в семье или в мире, мы предполагали заранее, что они, должно быть, имеют мужские корни, и что женщины, должно быть, невинные жертвы. По сути, мы стали невосприимчивыми к любому другому восприятию. Фокус морального авторитета в семье сместился в сторону матери, тогда как отцы, мужчины, изначально оказались под подозрением и обвинением.

И, как результат, женщины входят во властные роли, в то время как мужчины отступают и становятся бесхарактерными. Матери правят, отцы говорят «да». Это стало обычным, почти стереотипным явлением в послевоенном мире.

Речь идет не о том, что мужские формы насилия над детьми прекратились, и не о том, что женские формы насилия совершенно отсутствовали в немецких семьях, где доминировал отец. Скорее, роль родителя, наделенного реальной властью, сместилась на мать.

Женское зло и наша беззащитность перед ним

Но женская архетипическая власть имеет другие формы, нежели мужская. Где отцовский авторитет обычно открытый и прямой, там материнский авторитет обычно скрытый и непрямой. Например, мать говорит ребенку: «Ты плохо себя вёл, вот подожди, пока твой отец придет домой». - Это создает видимость отца, отвечающего за наказание, но очевидно, что на самом деле, именно мать есть и судья, выносящая приговор, и жюри.

Где отцовская дисциплина физическая и интеллектуальная (шлепанье или выговаривание), там материнская - психологическая и эмоциональная. К примеру: «Если бы не ты, я бы не увязла в этом дерьме», или: «Ты заставляешь меня плакать и кричать». Это совершенно фундаментально: где мужской архетип принуждает через силу и внушение страха, там женский архетип принуждает через обман и внушение чувства вины и стыда.

Отцовская рана уже не повсеместна, но материнская рана пришла ей на смену

Глобальное изменение в восприятии мужчин и женщин имело и очень существенные положительные последствия. В первый раз за всю историю, мы публично распознали и признали, что существует мужское насилие по отношению к детям и женам. Мы распознали по сути все формы мужского архетипического насилия.

Благодаря этой новой культурной осведомленности о мужских формах насилия, к примеру, таких, как открытое сексуальное или физическое насилие, жертвы его получили возможность проработать и пролечить свои раны в терапии, в самоорганизующихся группах, на семинарах, в женских убежищах, с друзьями. Они могут писать о своих переживаниях и своем восстановлении. Сильная культурная поддержка жертв, убежденность, что издевательство над ребенком никогда не вина самого ребенка, делает возможным прогресс против мощной тенденции, против репрессий, помогает избежать мучительных последствий этих репрессий.

Благодаря этому, мы более не имеем повсеместную отцовскую рану в наших душах. У идеологии зла мужского типа, подобной нацизму, уже нет возможности взять верх над нашим обществом, так как ее издевательская и лицемерная сущность будет сразу распознана. Мы более не идеализируем мужчин и не отрицаем мужские формы зла. Но мы всё еще в глубочайшем отрицании возможности женского зла. В течение последних пятидесяти лет, женские формы насилия над детьми остаются нераспознанными. И до тех пор, пока издевательство в обществе не распознано, оно не может быть вылечено. Мы имеем повсеместную материнскую рану.

Мы получили эту рану потому, что наши матери, идеализируемые современной культурой с тех пор, как мы поверили, что это мужчины ответственны за всё мировое зло, издевались над нами своими женскими способами, без нашего понимания издевательства, как издевательства.

Нераспознанные материнские формы насилия не приводили к отрицательным последствиям для матерей, не означали для них получение позорного клейма. В самом деле, подобно немецким отцам, матери верили, что их слова и акции были хорошим выполнением родительских обязанностей. И, точно как немецкие матери боялись выступить против физически издевающихся отцов, так современные отцы стыдятся выступить против психологически издевающихся матерей. Опасность для души ребенка остается нераспознанной. И пока нет ответственности перед обществом за совершенное насилие, нет и возможности для больших групп людей восстановить себя во взрослом состоянии. Материнская рана сегодня остается повсеместной, универсальной, не вылеченной.

Материнская рана

Что есть материнское насилие? Это разлучение ребенка с его верой в собственный разум, собственные чувства. Это замещение объективно воспроизводимых представлений о том, что есть хорошо и плохо, что есть вина и невиновность, материнскими своекорыстными субъективными установлениями. Это разрушение естественного эмоционального самовыражения в ребенке, потому что такое самовыражение чувствуется матерью как отвратительное, напрягающее или неудобное. Как и во всех случаях насилия, это - упражнение в развитии своих подавляющих способностей в собственных интересах, против интересов жертвы. В нашем случае в интересах матери, против интересов ребенка.

Поскольку издевательства во многих культурах начинаются в раннем детстве, во время первоначального симбиоза матери и ребенка, раннее формирование делает виртуально невозможным для ребенка обнаружить, что именно происходит с ним. Детская зависимость от родительской любви делает также невозможным и в более поздние годы осознать свою детскую травмированность родителем, которая обычно остается скрытой за ранними идеализациями родителей до конца жизни ребенка.»

Архетипические женские формы насилия есть (1) непрямые - выполняемые через других, таких как отец или братья-сестры; (2) психологические или эмоциональные - «ты должен стыдиться себя», или «прекрати плакать немедленно»; (3) сокрытые - часто передаваемые не более чем через взгляд, который говорит «Ты такое недоразумение», (4) манипулятивные - «ты не можешь понять, потому что ты не женщина, не взрослый и так далее»; (5) эмоционально кровосмесительные - «давай-ка я скажу тебе, на что в реальности похож твой отец». (Читайте также статью про садо-мазо-инцест)

Такое поведение рассматривается как адекватное воспитание, не идеальное, возможно, но не особо вредоносное. Нигде оно не признается криминальным или оскорбляющим, как мужские формы издевательства над детьми. И всё же они никак не в меньшей степени вредоносны, чем мужские формы, которые мы умеем распознавать, хотя раны, наносимые ими, различны.

Фундаментально, тут всё построено на использовании стыда для контроля за поведением, что противоположно темной маскулинности, которая использует страх для тех же целей. Там, где страх атакует волю, там стыд убивает душу. Стыд систематичен в нашей западной культуре.

Так что мы на Западе, из-за нашей воспитательной практики, охвачены глубокой, повсеместной, архетипически женской раной в наших душах, о которой мы сами находимся в неведении, имя которой МАТЕРИНСКАЯ РАНА. И это значит, что мы созрели для появления злой женской идеологии, которая будет эксплуатировать эту рану. Эта идеология уже среди нас, и имя ей феминизм.

Что такое феминизм

Стандартной защитой против всякой критики феминизма является утверждение, что феминизм - это не одна вещь, что есть много оттенков, верований и принадлежностей, таких как либеральный феминизм, социалистический или марксистский феминизм, радикальный феминизм, экофеминизм и так далее. Конечно, эти ветви существуют, но возражение не релевантно (не по существу).

Любая идеология определяется по своей базовой тенденции, которая остается неизменной во всех ее вариациях, которая и собирает всех под одним флагом. В случае феминизма, все ветви разделяют единую основную веру, что история человечества - это история гендерной дискриминации женщин мужчинами.

Мы не будем судить феминизм, базируясь на словах или действиях каких-то радикальных элементов или «фанатичных приверженцев». Только последовательные сообщения от их главных и признанных лидеров и главная стратегия, которую они проводят, будет использоваться для построения дела. Мы будем разбираться с мэинстрим-феминизмом (основным его потоком), который для краткости и будем называть просто феминизмом.

Феминизм - Идеология Зла Женского Типа

Если феминизм и в самом деле идеология, которая эксплуатирует повсеместную «материнскую рану», тогда формы, которые он принял, должны точно соответствовать и повторять женские формы насилия над детьми, точно как нацизм соответствовал немецкому мужскому типу. Это тот самый случай.

Феминизм не иерархичен: в самом деле, феминистки создают многочисленные, равноуровневые, всеобщие процессы, и нет национальных или интернациональных правителей и начальников у феминистского движения.

Аналогично, он непрямой: нигде нет открытых феминистских законодательств, университетов, судов или армии, или даже каких-то чисто женских. Феминистки развивают свою мощь непрямо, имея своих исполнителей на властных должностях, без необходимости для достижения своих целей удерживать эти позиции собственноручно. Феминизм действует точно подобно матери в послевоенных семьях, где отцовский авторитет кажется нетронутым, но где, тем не менее, правит материнская воля.

Феминизм скорее субъективен, нежели объективен, движим женскими чувствами о том, что есть правильно. И это точно отражает способ, которым матери решали, что есть правильно в современных семьях. В случаях с законом, где объективность и воспроизводимость жизненно необходимы, феминизм успешно доказывал, что любое нежелательное или враждебное чувство в женщине должно расцениваться как следствие сексуального преследования. И вот уже современное законодательство с готовностью отменяет столь трудно завоеванные фундаментальные права, такие как равенство перед законом, презумпция невиновности, право на свободу ассоциаций и право собственности для мужчин. Всё это ради того, чтобы «никто не чувствовал себя испуганным или в опасности в своем доме или обществе».

Экстенсивное феминистское писание о гендерном равенстве - это просто рационализация женских ощущений неравенства; ибо, будучи внимательно проанализированными, аргументы современного феминизма всегда обнаруживают, что они были построены не на объективном гендерном равенстве, а на женском превосходстве.

Подобно послевоенным матерям, феминизм рисует себя как жертву, старающуюся скорректировать мужские несправедливости. Запросы на изменение никогда не презентуются так: «Давайте работать вместе, чтобы достичь этой цели». Они всегда формулируются как обиды, как аргументы, что женщины имеют права на больше количество денег, на большую власть, на большие права, на большее потребление общественного продукта.

Аргумент всегда морален по своей природе, всегда наполнен тоской или оскорбленными протестами, и всегда благоволит женщинам. Феминистки не упоминают многие способы, с помощью которых женщины получают гендерные преимущества над мужчинами (за исключением отрицания их реальности или их значительности), потому что они никогда не чувствуют никаких неудобств, кроме своих собственных.

Наконец, что самое важное, феминизм добивается своего через внушение стыда. Тут рычаг, машина современного социального контроля: рычаг, который может быть использован только женщинами и только в пользу женщин. Ибо, когда мы были крошками, это наши матери убедили нас, что мы были нестоящими, за исключением случаев, когда мы доставляли им удовольствие, ничто не было ценно, но только их одобрение. Глубокое чувство стыда, которое было посеяно в душах мальчиков и девочек, материнская рана, теперь снабжает феминисток средствами эффективного контроля над каждой областью социальной власти.

Беззащитность перед теми, кто эксплуатирует материнскую рану

Законодатели, мужчины и женщины, судьи, академики, управленцы - все вновь испытали те интенсивные чувства стыда и никчемности, которые они испытывали в далеком детстве, когда рассерженная женщина говорила или подразумевала, что они плохие. В самом деле, их целые жизни были построены вокруг доказательства себе, что они стоящие: через хорошую работу, публичное воспитание, финансовый успех. Однако никакая из этих внешних защит не может долго противостоять феминистскому внушению вины, если глубины души всё еще несут материнскую рану. Израненная душа всё еще дает Женщине абсолютную власть определять ее (души) ценность.

Насколько мучителен стыд?

Теперь о том, насколько сильно внушение стыда, как принуждающая техника. Властные, богатые мужчины отдали свои жизни, чтобы спасти жизни женщин и детей на Титанике в 1912 (на самом деле, чтобы оставить женщин в полупустых лодках). Почему? По причине стыда, который они почувствовали бы, если бы не сделали этого. В военное время самые средние мужчины побегут прямо под пулеметные очереди, зная, что умрут бессмысленной смертью, скорее, чем встретят позор, который они почувствовали бы, если бы покинули поле битвы. Стыд - это самая интенсивная психологическая боль, которую мы можем испытывать. Мы предпочитаем умереть. Настолько велика эта боль.

Итак, формы, принятые идеологическим феминизмом, соответствуют современным архетипически женским издевательствам. Но соответствует ли феминизм определению идеологии зла? Давайте посмотрим.

Феминизм - зло

О том, что феминистки добиваются и добились привилегий, а не равенства, и какие техники обмана они для этого используют, мы пересказывать не будем. Читатель при желании легко найдет статью Шаклетона в сети и прочитает.

Что есть крайнее устремление современного феминизма?

Феминистки искренне верят, что они ищут не чего-нибудь, а равенства. Но это не так. Поскольку они бессознательно побуждаемы материнской раной, их цель - загнать женщину в регресс инфантильности, туда, где права без обязанностей и потребление без производства. Для мужчин они имеют противоположное устремление: производство без прав. Люди с ответственностью, но без прав - это рабы. Мы в данный момент стремимся, бессознательно, но неотвратимо, в мир, в котором женщины будут детьми, а мужчины их рабами. Мы пробудимся от этого кошмара не ранее, чем, как целая культура, распознаем правду и не отшатнемся в ужасе.

Прогноз

Ситуация очень мрачная, но настоящая война еще даже не начиналась. Мы всё еще задабриваем феминисток, стараясь дать им достаточно того, чего они хотят, чтобы не противостоять их мощи, точно как союзники делали с Германией. Это не сработало тогда, это не сработает теперь. Фактически, как и тогда, это ведет к катастрофе. Приближающаяся война неизбежна.

На психологическом уровне, мы должны низвести женщин с пьедестала, но мы не сделаем этого, как культура, до тех пор, пока не увидим зла, которое они творят, как мы уже сделали это с мужчинами. Но мы очень привязаны к идеализации женщин. «Материнство» есть наш последний бог (наша богиня), и страдания примут массовый характер, раньше, чем мы захотим воспринимать женщину как простого человека.

Эта война не будет физической войной - это была бы архетипически маскулинная форма. Скорее, это будет духовная война, о значении и смысле жизни и о том, что есть правда. Она потребует с нашей стороны не физических солдат, но людей, которые осуществили свое выздоровление и стали эмоционально и морально сильными, кто восстановился после жизни, контролируемой через стыд.

Когда сопоставляешь ситуацию с ситуацией в нацистской Германии, две вещи выходят на первый план. Первое, материнская рана глубже, чем отцовская рана, потому что мать - это первые наши отношения. Именно поэтому мы сделали отцовскую работу раньше - она была проще. Таким образом, проработка материнской раны будет труднее и травматичнее, и, возможно, потребуется больше страданий, чтобы разобраться с ней.

Второе, у нас нет союзников, поднявшихся на крыло, чтобы спасти нас. Мы должны сделать то, что нацистская Германия была неспособна сделать: мы должны найти ресурсы распознать эту форму зла и бороться с ней внутри нашей собственной культуры, даже будучи одержимыми материнской раной и слепыми из-за нее. Мы не знаем, как мы это сделаем, но у нас нет альтернатив.

Вероятно, имеет большое значение, факт, что не было эффективного сопротивления нацизму в пределах Германии с начала и до конца Третьего Рейха. Подумайте, что это значит. Вопреки всем жестокостям, потере персональных свобод, социальному и политическому насилию, масштабным финансовым и персональным потерям войны, нацизм всё еще пользовался видимой популярной поддержкой по всей Германии до самого конца. Определенно, он удовлетворял жизненным нуждам. Вот такого типа вызов стоит перед нами.

Оптимизм

С другой стороны этого вызова лежит культурная зрелость, социальная сознательность. Материнская рана есть последняя повсеместная психологическая рана. Когда она также будет вылечена, мы будем, в первый раз за всю историю, осведомлены, как культура, обо всех формах архетипического издевательства над детьми и их последствиях в дальнейшей жизни. Мы проработаем травмы, и восстановим себя от стыда, точно как мы делаем сейчас с нашими проблемами от физического и сексуального насилия. Мы начнем в самый первый раз в истории взаимодействовать друг с другом свободно, а не взаимозависимо, и это станет основным образцом социального взаимодействия. Какие формы правления, развлечений, социального дискурса мы тогда создадим и будем использовать себе на радость, сейчас трудно себе даже вообразить. Быть может, нам этого не застать, но давайте поможем этому прийти.

Помни о вечности !